Забытые промыслы крестьянской России.

В.И. Семенов. Скоморохи с медведем 

Как медведи спасли империю от второго пришествия Наполеона, офени сберегли дониконовские иконы, а коновалы — рабочих лошадей. Три ныне забытых профессии России — в обзоре. 

Профессии и промыслы рождаются и умирают на наших глазах, и никто уже и не вспомнит о том, что в каждой деревне некогда было по кузнецу и по мельнику, и даже о каких-нибудь модистках теперь едва ли много кто помнит. Некоторые профессии, однако, говорят о мире, в котором они появились, больше, чем другие. 

Медвежатники


Ф.Н. Рисс. Скоморохи в деревне 1857 

Главный после двуглавого орла ассоциативный образ России и русских — медведь — появился не в России, но в Англии и, надо сказать, имел под собой некие исторические основания. Еще в 1551 году, когда Иван Васильевич созвал Стоглавый собор, было записано: «Кормяще и храняще медведя на глумление и на прельщение простейших человек... велию беду на христианство наводят». 

В 1744 году вышел специальный указ Правительствующего сената «О подтверждении обывателям, имеющим медведей, чтобы они держали их на крепкой привязи взаперти». Этот указ был реакцией на историю, произошедшую близ Марьиной Рощи, когда медведь, живший у одного купца, насмерть загрыз обывателя. В 1748 году и вовсе вышел указ о запрещении содержать хищников в Москве и Питере. В провинции, впрочем, обыватели в свое удовольствие пользовались правом содержать медведя на «крепкой привязи». Ибо это в старые времена было делом весьма прибыльным. 

Основной номер «козы» состоял в следующем: мальчик надевал на голову мешок с рогами и «языком»-трещоткой, который издавал страшный звук. В таком виде он становился на четвереньки, разбегался и бодал рогами медведя 

Так, по свидетельству писателя и этнографа Мельникова-Печерского, медвежатный промысел был едва ли не ключевой статьей дохода для трех десятков деревень в Сергачском уезде Нижегородской губернии. Медвежат скупали у мордвы и черемисов и воспитывали на свой лад, чтобы взрослых водить за кольцо в носу по ярмаркам и деревням. Учили становиться на задние лапы, кланяться, танцевать, переминаясь с ноги на ногу, и прочей в таком же роде премудрости. Медведь ходил с вожаком (он держал цепь), а при вожаке ходил мальчик, иначе называемый «коза», помогавший медведю потешать публику. Основной номер «козы» (откуда и произошло это название) состоял в следующем: мальчик надевал на голову мешок с рогами и «языком»-трещоткой, который издавал страшный звук. В таком виде он становился на четвереньки, разбегался и бодал рогами медведя. Тот — очевидно, в испуге — становился на задние лапы, что и называлось у медвежатников пляской. После этого и вожаку, и медведю наливали по рюмке водки. 

Фрагмент лубка « Медведь с козой прохлаждаются» 

Такие развлечения, как подсказывает здравый смысл, были не слишком-то безопасны (другой потехой была борьба вожака с животным), и, чтобы как-то уберечь и себя, и публику, заводчики зачастую выкалывали медведям глаза. 

"3Наполеон не забудет о своем позоре в России и соберет новую армию, чтобы закончить начатое, пользуясь огромными потерями русской армии. Исправник ответил: "Правда ваша, много народу у нас на войну ушло, да это беда еще невеликая, медведей полки на французов пошлем" 

Один из приемов, которыми тешили публику вожаки, состоял в том, что медведь с палкой изображал солдата с ружьем. Вожак выкрикивал: «Пехотный солдат идет с ружьем на караул» — и медведь брал палку. «Конные драгуны, служивые казаки поедут на службу верхом» — и медведь как будто верхом садился на палку. Такое развлечение породило один примечательный слух, записанный уже упомянутым Мельниковым-Печерским. Согласно этому рассказу некоторых пленных французов-офицеров после кампании 1812 года отослали в Сергач, где их, среди прочих обывателей, привечал местный исправник. Речь между ним и пленными как-то зашла о том, что Наполеон не забудет о своем позоре в России и соберет новую армию, чтобы закончить начатое, пользуясь огромными потерями русской армии. Исправник ответил: «Правда ваша, много народу у нас на войну ушло, да это беда еще невеликая, медведей полки на французов пошлем». А так как тогда была Масленица, медвежатники со всего уезда собрались на гулянья в город. Исправник собрал всех и заставил показывать упомянутый «военный» номер французам. По возвращении на родину впечатленные офицеры рассказывали о виденной ими медвежьей армии, каковой рассказ пользовался огромным успехом. 

Старинщики


И.С. Щедровский. Из серии «Это наш народ», 1842 

Староверы, так и не принявшие трехперстного крещения и троекратной аллилуйи (и сохранив двуперсное), не могли, разумеется, принять и иконы никонианского письма. Однако, не имея чаще всего и священников, раскольники по-своему славили господа в своих молельнях, а для этого как-никак были потребны и иконы, и служебные книги, и церковная утварь. На такой необычный спрос нашлось и свое предложение — торговцы-старинщики, переходя из одного места в другое по всей святой некогда Руси, собирали иконы и книги прежних, дониконовских времен и продавали их живущим по старой вере купцам и крестьянам. Учитывая, сколь распространен был раскол среди русского простонародья (особенно купечества) и сколь поздно за собирание старины принялась образованная публика, можно представить себе, какой размах имела такая мелочная торговля. 

Владимирское село Мстрёра, ивановский Холуй и прославленный Палех были центрами по подновлению, писанию, а порой и подделке икон старого письма. Мастера тысячами скупали старые доски, клали олифу, смешанную с сажей (икона получалась темнее), и покрывали иконы кракелюром 

Офени, как называли себя бродячие торговцы вразнос — не только иконами, но и вообще чем придется, — за бесценок покупали по городским и сельским домам антиквариат и за бесценок по нынешним меркам, пусть порой и с огромной наценкой, продавали в других городах и селах. То там, то здесь специалистов-старинщиков ждали удивительные находки. Книги по случаю покупали библиотеками, иконы — иконостасами, чтобы разделить и «обменять» (икону, как считается, купить нельзя) поштучно. Находки, однако, случались не каждый день, но даже и без всякого особенного счастья иконное дело не останавливалась. Владимирское село Мстёра, ивановский Холуй и прославленный Палех были центрами по подновлению, писанию, а порой и подделке икон старого письма. Мастера тысячами скупали старые доски, клали олифу, смешанную с сажей (икона получалась темнее), и покрывали иконы кракелюром. От старинщика требовалось умение отличать подделку. Впрочем, чаще всего никто не пытался никого обмануть. Среди староверов слово «подделка» не имела того однозначно негативного значения, что сейчас, и покупатели часто сами заказывали «под строгановские, новгородские или греческие письма». У разных толков старообрядчества были свои запросы: иконы под Москву и Новгород предпочитали поповцы, имитациями строгановской школы увлекались, например, поморцы и спасовцы. 

На случай прямой угрозы обыска или еще какой секретный случай у торговцев-офеней был свой секретный язык — знаменитая «феня», или «тарабарский 

Торговля раскольничьими иконами, новыми или старыми, церковью и властью не поощрялась. «Неправильные» иконы изымались и отправлялись в консисторию, где освидетельствовались и зачастую попросту уничтожались. Продавец или покупатель ее мог получить довольно серьезное наказание: заплатить штраф или вовсе оказаться в заточении. Чтобы избежать наказания, торговцы прибегали к ухищрениям довольно изысканным. 

Н.А. Кошелев. Офеня-коробейник, 1865 

Так, старинщики оформляли лицензию на торговлю православными («великорусскими») иконами и действительно имели при себе их десяток-другой наряду с сотнями икон раскольничьих. В лавках на ярмарках, прежде всего на Нижегородской, на первом этаже выставлялись иконы и книги, которые не могли вызвать особенного подозрения у властей. Если же покупатель был твердо намерен купить что-нибудь эдакое, то ему следовало знать специальный этикет. Беседа между продавцом и покупателем строилась, согласно Мельникову, таким образом: 

— Ну, что скажете?
— А что спросите? — в свою очередь, задаст ему вопрос хозяин.
— Чать, знаешь что?
— Мало ли что я знаю?
— Оно, конечно, что знаешь, того и знать не хочется, — молвит покупатель.
— Верны ваши речи: что известно, то не лестно, — ответит старинщик.
— Так-то оно так, а все же таки поспрошу я у вас
— Спрашивайте. Убытков от того ни вам, ни нам не будет. 

После такой довольно витиеватой беседы старинщик мог проводить покупателя в ту часть своей лавки, где хранились вещи более ценные. На случай прямой угрозы обыска или еще какой секретный случай у торговцев-офеней был свой секретный язык — знаменитая «феня», или «тарабарский». Так, например, фраза «стоды по турлам хлят и скенна пропулиш на сном ошаре, и по рымам шаваришка побиривут» на этом языке означала: «образа по селам идут, глядишь, и много продашь на одном базаре и по домам товаришка побирают». 

Коновалы


Коновал — лекарь, занимающийся лечением домашнего скота и его кастрацией. Российский этнографический музей, Санкт-Петербург 

Столь расхожее отождествление коновалов былых времен и современных ветеринаров верно лишь отчасти: основным занятием коновала было не лечение животных, но нанесение им увечий — оскопление. Эта операция, пусть и не слишком сложная, все же требовала некоторого специального навыка. Коновальством промышляли целые деревни, особенно знамениты были тверские коновалы, отходившие на промысел дважды в год, осенью и весной, чтобы успеть вернуться к покосу. У каждого опытного коновала и его небольшой бригады был свой маршрут — проходя из года в год через одни и те же деревни и села, коновалы сообщали о своем приходе и по мере надобности кастрировали скотину. Брали недорого и чаще на обратном пути, когда уже было ясно, что прооперированный бык или конь перенес процедуру, остался жив и пригоден к работе. Кастрация, например, барана, стоила совсем недорого — 5 коп., полштофа водки да сало, с которым мастер жарил отходы своей работы, ел сам и угощал работников. Впрочем, размер платы мог серьезно варьироваться — кастрация старого или дорогого животного могла доходить порой до 5 и даже 10 руб. Впрочем, и риски здесь были больше — с коновала могли потребовать оставить залог на случай плохого исхода. 

Коновалы на старинной фотографии 

Как и другие бродячие ремесленники — плотники, шаповалы, кузнецы, — коновалы были деревенскими чужаками, а значит, носителями тайного и страшного для оседлого землероба знания. Ситуация, видимо, усугублялась и той деликатной областью, с которой работали мастера. По поверью, распространенному некогда в Новгородской губернии, в сумке у коновала обитали черти, которых при случае он мог и выпустить. Рассказывали, например, о жадной крестьянке, не пожелавшей платить за услуги, сославшись на бедность. Один коновал дал ей свою сумку и наказал открыть ее в полночь на перекрестке — так, мол, обретется богатство. Баба так и сделала, и действительно, вылезшие из сумки черти одарили ее деньгами, но взамен взяли рассудок. В другом рассказе коновал убивает насланного колдуном медведя, выстрелив в него серебряным крестом. Наряду с чертями, цыганами и ведьмами коновал становится героем колядок. 
----------------------------------------------------