Сколько вокруг нас угодников Божиих, о которых нам неведомо. Один Господь знает, какие молитвенники несут свой невидимый подвиг рядом с нами.
Меня Господь сподобил встретить одного из них — ссыльного монаха Леонтия. Его сослали в 1930 году в Нарымский район из Почаева. Ссыльные в тайге деревушку Татаринское построили, а он еще в 40 километрах от нее сделал себе келейку — избушку 3 на 4 метра, без окон, только с маленькой дверцей, через которую он заползал на коленках, — и молился там, как в скиту.
Питался ягодами, грибами, кедровыми орехами, картошку в тайге сажал. Я еще до войны был наслышан о нем как о прозорливце. В войну он усердно молился, чтобы наша армия победила фашистов, чтобы в России наступил мир.
И еще одно тайное дело было у ссыльного монаха. В войну комбайнов не было, мужчин в селе не осталось — все на фронт ушли. И косить, и хлеб жать серпом приходилось женщинам, многодетным, больным. Бригадир распределял, кому какую полоску жать серпом. Так монах Леонтий знал, где полоска многодетной матери: придет ночью, серпом нажнет, колосья кучками сложит — остается только снопы связать. Работница утром приходит на свою полоску — удивляется: — Это что такое? Вчера затемно я вроде все снопы перетаскала. А кучки откуда взялись? Кто ж это сделал работу за меня?
И не знал никто, кто тайком помогает женщинам. Монах Леонтий прятал свои добрые дела, не хвалился, как обычно все хвалятся. Так и работал всю войну. Молился и работал.
А храмы в те годы были закрыты. В восьми километрах от нашего Колпашева в селе Тогур был храм Воскресения Христова, освященный еще святителем Иоанном Тобольским. Когда этот храм занял колхоз, там устроили зерносклад.
В 1946 году, перед тем как храм вернули церкви, произошло удивительное событие.
Народ со всего села собрался, все видят с улицы явное чудо, а в церкви — никого. И поняли все: не случайно это видение было — надо открывать храм. Пригласили председателя исполкома, он приходил, сам во всем убедился. Ему уже некуда было деваться: все село, как один человек, приступили к нему: открыть храм! Тогда убрали из помещения зерно, все вымыли, вычистили. Священника, правда, долго не было. Но люди приходили в храм и сами молились.
Постоянно приходил в церковь и монах Леонтий — раньше всех, хотя ему из его кельи под Татаринским надо было 50 километров идти пешком до храма. Он был уже старенький, сухой-пресухой, но Господь давал ему силы на такие подвиги. Придет в церковь первым, в уголок встанет — и молится. И про всех, кто приходит, все знает — ему Господь открывал их мысли. Я слышал рассказ об одном из таких случаев. Одна женщина пришла в храм, перекрестилась, три поклона сделала. Стоит и думает: «Господи, вот я пришла помолиться в церковь, а кто же поросеночка накормит, кто же курочкам даст ?» А прозорливец Леонтий знал мысли людей. Открыто ему было Господом, что эта женщина так думает. Он вдалеке от нее стоял — в уголке храма. Подошел, встал рядом, перекрестился, поклонился и говорит так, чтобы та женщина услышала:
— Господи, я вот пришел в церковь, а кто же поросеночка накормит, кто же курочкам даст?
Женщина, потрясенная, упала ему в ноги:
— Дедушка, так ты мои мысли говоришь! Это же я так подумала!
— Ты же пришла Богу молиться, — отвечает он ей, — просить прощения за свои грехи, а сама про поросенка думаешь…
Я знал этого прозорливца Леонтия. После войны я был прихожанином того же Воскресенского храма, что и он, на клиросе пел. О каждом человеке Леонтий мог сказать: и обличить его мысли, и у кого какая беда распознать, и будущее предсказать — не каждому отдельно, а рассказать, какая жизнь у нас будет. Многое из того, что я сам от него слышал, сбылось. Великий он был человек. Духом великий. Упокоился он в начале 50-х годов, похоронен в Татаринском. Жизнь его — как горящая свеча, что и в пустом, закрытом храме горела для людей силой молитвы.
---------------------------------------
Свежие комментарии