Теорема Гёделя, теорема Эшби и принцип дополнительности Бора.
В надежде на науку, как панацею от человеческой глупости, ее апологеты забывают о том, что она отнюдь не всесильна. Наряду с поразительной эффективностью математических моделей в описании природы имеется ряд ограничений этой эффективности.
Например, известна теорема Гёделя, в которой доказывается принципиальная неполнота простейшей арифметики. Можно полагать, что Гедель показал принципиальную ограниченность возможностей полного описания систем.Причем теорема оказалась справедливой не только для математических, но и для любых сложных, например, живых систем. Теорему Геделя можно осознать и как формализованную модель философского принципа “скромности” — принципиальной ограниченности возможностей человеческого разумения (М. Ктони, 1995).
Согласно Геделю «полное… описание языка А нельзя осуществить на том же языке А…» Если учесть, что, согласно Канту, математика — это язык, то жизнь требует многообразия языков. В математике таких языков стало настолько много, что часто один ученый не может понять другого, использовавшего новую, только ему известную математическую систему. Например, математический язык теории суперструн кардинально отличается от языка теории торсионных полей. Это курьез, но рассказывают, что специалист по абстрактной теории чисел, будучи оппонентом на одной из докторских защит в МГУ им. М.В. Ломоносова, никак не мог понять защищавшегося специалиста по высшей топологии.
Обратившись к религиозным, христианским догматам, можно вполне говорить о теореме Гёделя как о принципе ограничения человеческой гордыни. Как известно из Евангелия, гордыня один из тяжких грехов. Кстати, традиция христианской теологии задолго до естествознания смогла осознать фундаментальность проблемы несоизмеримости всякого человеческого знания с той высочайшей Мерой всего Сущего, которой дали имя Бог.
Истоки взглядов, отражаемых в современной теореме Гёделя, находятся во многих религиозных системах. Например, в конфуцианстве имеется учение о необходимости соответствии имени, мыследействия и выбора решения. Индуизм и буддизм по-своему глубоко развертывают учение о принципиальной невыразимости Истины человеческим языком.
Изложенная выше концепция неполноты научного познания истины, видимо, была забыта в период технократического увлечения успехами современной цивилизации. Это и привело общество на грань экологического кризиса, в том числе за счет нескончаемого перечня инженерных ошибок в “покорении” природы.
С нашей точки зрения вполне логичным развитием теоремы Геделя можно считать теорему Эшби о необходимом разнообразии. Суть принципа Эшби состоит в следующем: максимальная эффективность и устойчивость характерна для таких сложноорганизованных систем, в которых максимально внутреннее разнообразие (количество и качество составляющих систему элементов и их внутренняя дифференциация). Для нас принцип Эшби исключительно важен по двум позициям. Во-первых, выше мы определили информацию именно как меру структурно-смыслового разнообразия. Во-вторых, вводя показатель витальности, растущий при эволюции сложных систем от неживых к живым, мы фактически заложили в витальность принцип Эшби. Далее логично сказать, что развитие жизни — это рост информации…
С другой стороны, для более полного понимания глобальных ошибок цивилизации весьма полезен еще один мудрый принцип, идущий как бы навстречу теоремам Гёделя и Эшби, — принцип дополнительности Нильса Бора. Великий физик сформулировал этот принцип применительно к квантовым процессам. Наиболее яркой его иллюстрацией может служить взаимная дополнительность корпускулярных и волновых свойств элементарных частиц, например, электронов. В дальнейшем из физики принцип дополнительности был самим Бором перенесен в другие науки, такие как философия, психология и т.п.
С нашей точки зрения принцип дополнительности применим практически во всех приложениях научной деятельности. Особенно эффективен он в сочетании с теоремой Гёделя. Поясним это утверждение на нескольких примерах из экоэтики.
Заблуждающийся разум — его необходимость. Человек, создав первую простейшую машину, смоделировал отдельную черту своей деятельности. С усложнением моделей их выводили за пределы человеческого естества, отчуждая как бы в пользу машин. Такое моделирование позволяло лучше понять природу и формализовать знания о ней. Но развитие техники и познание человеком самого себя оказались разнонаправленными процессами. Между техникой и человеческим сознанием появились некие “ножницы”. Причем, как это ни печально, чем выше достижения науки-техники, тем больше отчуждаются от них человеческие духовные потребности, его нравственные императивы.
В то же время чем более сложным и развитым становится разум и решаемые им задачи, тем он должен быть более раскованным и рискованным, рефлексивным и самокритичным. В этой связи философ И.Т. Касавин (“Заблу ждающийся разум”, 1991) высказывает, по видимости, парадоксальную мысль: чем совершеннее разум, тем более подвержен он заблуждению. Можно сказать, что заблуждение — это в некоторой степени продукт высокоорганизованного мышления.
Основания для такого вывода дает и история философского мышления. И материализм, и идеализм строили первые образы знания как онтологические конструкции. Например, качество мыслящего интеллекта ставилось в прямую зависимость от “гладкости и тонкости” материи атомов (Демокрит), от причастности человека надлунному или земному миру (знание и мнение у Платона). Познание, в котором объект значил бы более, чем субъект, просто не могло быть понято. Линия онтологизации познавательного процесса продержалась до Д. Юма. Идея познавательной активности и самостоятельности разума, не связанная жестко с онтологией, четко высказана Д. Юмом и И. Кантом. Более того, Кант впервые поставил вопрос о равноправии гносеологических подходов к истине и заблуждению. Иллюзорная природа трансцендентальных идей оказалась выражением не столько “дурной человеческой воли” (Дж. Беркли), сколько результатом чрезмерного познавательного аппетита. Заблуждение, как вечная тяга к запредельному, как неудачная попытка прорыва в незнаемое, было, наконец, легализировано.
Роль нетрадиционных знаний. Понятия традиционного и нетрадиционного знания весьма неоднозначны. Они зависят от позиции наблюдателя, а, вернее, пользователя. Здесь следует выделить, по крайней мере, два подхода.
Первый подход — с теоретических позиций; тут все ясно, — чем старше и древнее знание или учение, тем они традиционнее.
Второй подход можно назвать социальным. Он связан с учетом конкретного времени, характера этноса и общества (социума), а также особенностей личности и групп людей.
Например, опираясь на теоретический подход, мировые религии и учения тысячелетней давности мы обязаны считать традиционными и для России также. Но разные учения родились в разных этносах и в разное время, и хотя Россия многонациональна и даже многоукладна совсем необязательно навязывать ей традиции восточных систем или библейских сказаний.
С позиции граждан самой России, с учетом численности разных групп населения для нее уже более тысячи лет традиционно православное христианство. В то же время власти, защищая права отдельных, даже малочисленных групп, не должны ущемлять права других конфессий, если они добродетельны, а не агрессивны.
То же самое видим и в научном знании — каждая новая теория сначала нетрадиционна, а значит, как правило, отвергаема официозом и непонятна большинству. Но с течением времени новые теории подтверждаются практикой, и прорастает новая научная парадигма, которая может объяснить непонятные ранее так называемые аномальные явления.
Что же делать обществу перед лицом нетрадиционных знаний, учений, религий? Видимо, нельзя идти ни путем жестких запретов, ни путем отпускания вожжей. Запретный плод будет только слаще, а хилая плесень превратится в заросли сорняка. Так сейчас происходит, например, с запретной ранее рок–музыкой и разными видами антикультуры. В СМИ и телевидении вожжи нравственной цензуры отпущены полностью: демонстрация рецептов насилия, агрессии, грубого секса, навязчивость рекламы убивают дух человека и резко понижают стабильность психосферы общества. За несколько лет плесень превратилась в заросли антикультуры, откуда пышным букетом наступает пошлость и криминал.
Итак, “терпимость плюс умный нравственный барьер” — вот путь законного разрешения дилеммы традиционного и нетрадиционного знания и учений. Отметим, что нетрадиционное всегда поначалу отвергаемо, поэтому штампы бессмысленны.
Как наглядный пример приведем историю принятия нетрадиционных для СССР методов китайского иглоукалывания и экстрасенсорного целительства или диагностики. Поначалу Минздрав и его глава “стояли насмерть”: никогда эти лженаучные подходы не пройдут... Однако скоро чуть не половину политбюро начали лечить иглоукалыванием и экстрасенсорными сеансами. Тогда в Москве был создан институт рефлексотерапии. А теперь он носит название института традиционной медицины. Таким образом, традиционность и нетрадиционность должны рассматриваться конкретно и во временной динамике эволюции.
Поскольку понятия традиционный и нетрадиционный несут часто прямо противоположный смысл, предпочтительнее использовать термины тривиальный (обычный, общепринятый) и нетривиальный. Как неоднократно отмечалось, человечество в настоящее время находится явно в нетривиальной кризисной ситуации, которую иногда называют эпохой катастроф. Соответственно, вполне логично искать выход из кризиса также в нетривиальных научных и социальных решениях. При этом следует помнить, что поначалу нетривиальные решения и даже целые науки отвергаются. Так было со “лженауками” кибернетикой, генетикой и многими положениями квантовой механики, связанными, в частности, со взаимодействием сознания наблюдателя с результатами экспериментов в микромире. Однако со временем практика позволяет найти путь от нетривиального к принимаемому всеми верному решению.
Пути постижения знания: разумный консерватизм и нетривиальный поиск. Идея активности познающего мышления привела к процессу активного “покорения природы”, стремление к которому провозгласил Фрэнсис Бэкон. Кстати, Бэкон имел в виду познавательный аспект покорения: “Знание — сила!” Но затем возник очередной парадокс — неудержимый разум “преобразо вал” природу так, что теперь она стремительно превращается в непригодную для жизни окружающую среду.
Научное познание, возвышенное до трона властелина человеческого духа, попыталось распространить присущие лишь ему нормы на все сферы бытия и сознания. Но то, что работает в науке, не всегда на пользу иным культурным образованиям. Философы, воодушевленные грандиозными успехами науки и техники, а также их мнимыми достижениями, всякое истинное знание рассматривали только как научное. А, может быть, прав был Аристотель, считавший знанием не только знание научное, но и веру, мнение и, конечно, опыт. Добавим к этому перечню еще обыденное сознание, миф, магию, религию, алхимию, астрологию и тому подобный оккультизм. Для “научных пуритан” это все один ряд заблуждений. В то же время последними исследованиями психологов установлено, что нетривиальный поиск новых идей через вненаучное знание, эзотерику и даже оккультизм способствует раскрытию интуитивного канала мышления, воспринимаемого скорее как искусство, чем как наука.
Более целесообразно иметь в виду следующую типологию знания: практическое, духовно-практическое и теоретическое. Конечно, это отнюдь не исчерпывающая классификация, но она позволяет оперировать наряду с понятием “научное знание” также вненаучными и ненаучными знаниями. Трудности этих формулировок были ясны уже Платону, показавшему, что сократовский вопрос “что есть знание?” не допускает тривиального ответа. Важнее осуществить анализ различных форм и типов знания. Тогда, как полагал Николай Кузанский, человеческий разум достигнет подлинного величия и будет способен уподобиться в своем бытии бесконечному Космосу. Однако вслед за И.Т. Каса виным заметим, что человек уподобляется бесконечности не столько благодаря своему разуму, сколько невежеству и глупости, — именно они безграничны. А разум согласно Канту состоит в полагании своих собственных границ. Мятущийся, страдающий, заблуждающийся разум, погруженный в бесконечный поиск границ, — это и есть самый аутентичный, свойственный человеку разум. Его величие будет тем более ярким, чем скорее он обретет малую толику терпимости к собственному несовершенству.
Приведенные выше философские рассуждения имеют целью показать мировоззренческую сложность проблемы интеллекта, знания и заблуждения. Применительно к проблемам эволюции сознания в номогенезе это очень важно, потому что разделить знание и невежество можно только через целостное проявление культуры и образованности. Об этом подробно говорилось в предыдущих разделах.
Итак, вперед — снова к холизму Платона!
Главы из книги "Миропонимание и экоэтика XXI века"
Источник http://www.bmstu.ru/
Свежие комментарии